Ангарский Сокол - Страница 98

– Василий Михайлович, ещё вот что. В том караване, что вы привели в Енисейск, по пути погибло три десятка душ…

– И что же? – перебил ангарца собеседник, обгладывая куриную ножку. – На всё воля Божья, Пётр.

И тут ангарец впервые почувствовал отвращение к нему, да ещё и ножка эта! Кровь прилила к лицу. Ничего себе оправдание выдумал – Бог виноват!

– Как же так, Василий Михайлович? Что же вы Богом прикрываете свои упущения! – воскликнул Пётр.

Беклемишев опустил обглоданную ножку на стол и с укором посмотрел на собеседника:

– Лишку не реки! Божий промысел на то и есть. Всё что деется, то его руцею.

– А ежели мы караван сей поведём, да по уму? Снеди возьмём поболе, пути проторим меж реками, переправы паромные? Да к людям с ласкою?

– То дело твоё и княжье, а я в помощи тебе не откажу. Коли сподобитесь вы дорогу лучшую учинить – лепше станет от того. А злата у вас в достатке, – прищурился он.

…Распрощавшись, посол напомнил приказному голове, чтоб ждал его к вечеру. Заскочит, мол. А что? Сейчас можно заскакивать в прямом смысле этого слова. Заглянув в стойло, Карпинский сразу увидел парня, что забрал Весту. Тот, стоя спиной к входу, ласково говорил с посольской лошадкой, поглаживая её по морде.

– Здорово, паря! Лошадь моя понравилась? – сказал Пётр, стараясь сделать тон помягче.

– День добрый, пан посол! – Юноша отскочил от Весты, будто та лягнула его копытом.

Карпинскому неприятно стало, что этот юноша столь пуглив.

– Как звать? – спросил ангарец, пока тот выводил лошадь.

– Олесь, – отвечал конюх, выходя на двор.

Пётр заметил, что у него рубаха была сзади изорвана да не чинена. Непорядок.

– Олесь, чего в рванине ходишь? Почини.

– Дядька иглы не даёт, – пожал плечами парень.

Ангарец взгромоздился на Весту и натянул поводья, поворачивая лошадь мордой к воротам.

– А ты заходи к Макару, в посольский острожек, он тебе даст иглу, – посоветовал он парню и направился в обратный путь.

В середине дня денщик Карпинского пришёл из Енисейска вместе со своим корешем из посадских. Огородник Серафим очень интересовался спичками, о которых ему говорил наущенный об этом послом Макар. Общаться с людьми из острога тому наказали ещё по приезде сюда, на берега Енисея. Карпинскому же Соколов говорил о том, чтобы он как мог привязал енисейцев к посольству. Вот они и начинали потихоньку бегать, а Онфим отдавал товары под запись. Ситуация напоминала ту, что была в советской зоне Шпицбергена, о чём рассказывал Петру отец, некогда бывший там недолгое время. Работающие на угледобыче люди в условиях запрета норвежцами хождения советских денег на архипелаге, удачно приватизированном ими в своё время, брали товары в местных магазинах бесплатно. Теперь так же было и в посольской лавке: каждому бывшему в Енисейске человеку можно было получить себе совершенно бесплатно определённое количество спичек, мыла, свечей, иголок, небольших зеркалец и прочего. Платы Соколов брать не велел, а склад меж тем пустел. Енисейцы, кстати, всё пытались всучить что-нибудь взамен. Говорят, воевода Измайлов ревниво отреагировал на данный фортель ангарцев, поначалу даже пытался запретить ходить енисейцам к посольскому острожку. Но раз Беклемишев дал добро, то Василию Артёмовичу пришлось с этим смириться.

Когда Пётр возвратился из Енисейска, Ленка сидела во дворике на лавочке, погружённая в свои мысли. Хорошо, что он нарвал на лугу разноцветья, символический букетик пришёлся ей как нельзя кстати. Она с милой улыбкой уткнулась носиком в цветы, Карпинский же, обняв её, привалился на спинку лавки.

– Петя, а ты откуда родом? Ты ведь мне так и не сказал до сих пор, – вдруг серьёзным взглядом окинула мужа Лена.

– Ну…

Тут пришлось почесать затылок, соображая, что же сказать. В тайну появления ангарцев из числа переселенцев с Руси был посвящён только отец Кирилл и более никто. Насколько знал Пётр, большинство их мужиков, женатых на переселенках, либо говорили о переселении предков, указывая известные города на Руси, либо помещали свои города на территории к востоку от Сибири. В общем, как-то объясняли, да и жёны особо не докапывались. Ленка же, как заметил Карпинский, уже не раз пыталась получить конкретный ответ на свой вопрос, он же всё отшучивался. Сейчас же врать или придумывать нечто ангарец не захотел и ответил:

– Я с Севера, Кольский полуостров.

– В Кольском острожке уродился? – удивилась она.

– Ну, почти, – немного запнулся Карпинский, вспомнив о Мурманске. – Там недалеко будет.

– А отец твой также с Колы? – продолжала она свой допрос.

– Нет, он с Волыни, Луцкий район, – брякнул Пётр и тут же подумал: «Зачем?»

– Вот и князь Сокол, бают, с Луческа, – протянула Лена.

– Кто бает? – нахмурился муж.

– Люди, – пожала она плечами. – Что с того?

Пётр пока не знал, что с того. Вот только зачем об этом говорят? «Проболтался кто-то из наших, не иначе…»

Наступил вечер, и, съездив за Василием Михайловичем, посол привёл его в свой дом. При входе тот кинул взгляд на торчащую из крыши длинную антенну и лишь покачал головой. Лена по случаю визита дорогого гостя на пару с Макаром испекла медовые печенья с орехами. Беклемишев остался ими весьма доволен. Час с небольшим пролетел в разговорах, из которых каждый вынес что-то новое для себя. Оказалось, что Беклемишев всё же не столь чёрств, как Петру представилось утром. Он объяснил, что делал всё возможное для наилучшего исхода трудного пути. Вообще, если бы не делать оное по уму, то надобно было зимовать в Томске. И идти посуху, как раз летом к Енисейску добраться можно.