– А там уж ваш пароход, – закончил свою мысль приказный голова.
– Угу, ясно, – кивнул ангарец. – Но я предлагаю немного по-другому.
Взяв перечерченную с карты копию с подправленной географией, Пётр принялся показывать путь от Москвы до Енисейска. Тот, что обсуждал с товарищами Соколов. По этому проекту выходило вроде бы ладно. Но была пара проблем: на Кети надо было расширять Маковский острог, а на Енисее – поставить ещё один причал и меж ними проторить дорогу для телег.
– Там километров полтораста будет, – сказал Пётр Беклемишеву и, увидев непонимание, поправился: – Сто сорок вёрст. Поэтому на середине пути нужен ещё и острожек для отдыха.
– Дело верное, – согласился Беклемишев. – Я могу порадеть вам?
– Да, нужны люди, чтобы дорогу справить и острожки поставить. Мы уплатим за работу.
«Хорошо, что в этом вопросе мы нашли полное понимание с Василием Михайловичем. – Хотя Карпинского кольнула вдруг пришедшая в голову мыслишка: – Дорога в Ангарию получится больно уж ладная и обещает быть проторена. А где провезли многие сотни переселенцев, проведут и тысячи солдат с пушками. А сам Беклемишев так не подумал ли, случаем? – Пётр глянул на него. – Улыбается в бороду, хитрюга, и не поймёшь его. Вроде прост, как валенок. Так то и напускное может быть. Что в таких случаях делают? – Послу вспомнился момент из замечательного кинофильма „Россия молодая“: как русский чиновник в Швеции советовал ливонцу быть осторожнее с медовухой – она, мол, многим языки развязывала. – Надо это учесть».
– Пётр Лексеич! Вызывает Петренко! – Из чердачного лаза высунулась вихрастая голова Онфимки.
– Ну вот, товарищ приказный голова. Пойдём общаться с Ангарией. – Карпинский сделал приглашающий жест.
Поднявшись на мансарду, Беклемишев сразу уставился на стоящую на столе рацию.
«Ага, всё-таки большой чиновник заволновался! На стуле заёрзал, родной. Поглядывает на радиостанцию с опаской и блеском в глазах – интересно ему!»
– «Енисей»! «Крепость» на связи! – чуть хрипло заговорил вдруг динамик.
Беклемишев аж подпрыгнул на стульчике. Хотел было и перекреститься, да, увидев насмешливый взгляд Онфимки, сжал губы и продолжал смотреть на динамик.
– Кто это? – прошептал он.
– Это Ярослав Петренко, владиангарский воевода, – ответил ангарец. – Помнишь его?
Василий Михайлович кивнул.
– «Крепость», «Енисей» на связи. Беклемишев со мной, – ответил Карпинский Ярославу.
– Понял тебя, Пётр. Соколов на связи, – отвечал уже Вячеслав Андреевич.
А посол уже надевал Беклемишеву наушники и показывал, что говорить надо прямо в эту штуку, что торчит перед губами.
– Доброй ночи, Василий Михайлович! Как здоровье твоё, дружище?
Беклемишев замялся. Пётр зажал клавишу и предложил ему говорить.
– Князь Сокол? Вячеслав Андреевич? – Похоже, Беклемишев всё никак не мог взять в толк, что он разговаривает не с железной коробкой, а с человеком, но посредством этого железа.
– Да-да, Василий, это я, – засмеялся Соколов.
– Ты в крепости сиживаешь сейчас? – продолжал удивляться приказный голова.
Вячеслав, похоже, решил сразу перейти к делу, ведь Беклемишев может ещё долго изумляться, сидя в наушниках перед радиостанцией.
– Василий Михайлович, ты с Петром обсудил путь для караванов? Согласен ли ты?
– Да, обсудил, – хрипло проговорил он, – я согласный. Токмо государь оное приговорить должон, иначе никак.
– Это понятно, главное, ты согласен. Дашь ли людишек на торение пути? Оплатим!
Карпинский с умилением смотрел на эту картину – люди, разделённые ранее тяжестью веков, волею неведомого оказавшиеся вместе, теперь увлечённо переговаривались по рации. «А Василий Михайлович – умница, уже и наловчился клавишей на приём и передачу пользоваться. Ишь, его даже распарило».
Беседа их длилась около получаса, Пётр уже и за морсом в ледник Онфима послал. Впечатлений у Беклемишева осталось после сеанса связи выше крыши, он с послом Ангарии делился ими ещё с час. Но главные вопросы решили – и слава богу! Ангарский путь согласован. Из Владиангарска «Гром» выходит с посольством, позже присоединяясь к уходящему с обозом и казною Беклемишеву. И самое главное для Карпинского – он в составе посольства! А в Енисейск направляется новый посол. Ленку же увозят в Ангарск, под присмотр медиков. Чёрт! Только сейчас он понял, что случилось. Это же сколько времени уйдёт на дорогу до Москвы и обратно? Эдак вернётся посол, а дитятко его уже лопотать начнёт? Но, с другой стороны, когда ещё придётся увидеть столицу? Ведь Пётр видел её только по телевизору. Она будет не той Москвой, совсем не той, и, честно говоря, интересней увидеть её такую, какая она сейчас.
Средний Амур. Июнь 7148 (1640).
Для амурских ангарцев эта зима и весна не прошли впустую. Сазонов и Матусевич значительно укрепили влияние Ангарского княжества в регионе, проводя рейды и устанавливая ангарское подданство для всех посёлков, что были в пределах доступности. Сазонов начал строительство острога и на южном берегу Амура, переселяя туда приходивших в крепость амурцев-хлебопашцев. Албазинское воеводство значительно расширяло свои пределы. На восточной окраине Албазинского воеводства Игорь с бойцами оставался зимовать в Усть-Зейске, утверждая там ангарскую власть. За зиму он подчинил несколько находившихся в округе поселений, приведя тех к вассальной клятве даурскому князю Ивану и Ангарскому княжеству. Маньчжуры более не встречались, к сильному разочарованию майора. Ципинь, пленный чиновник, вёл себя смирно, с полной покорностью угодничеством. Бежать он не только не пытался, но и не желал всей своей жалкой душонкой. Если бы он выбрался за пределы посёлка да оказался без грозных лоча рядом – быть ему куском окровавленного мяса. Несколько раз он уже бывал жестоко бит роднёй девушек, обесчещенных им за время недолгого хозяйствования маньчжуров в посёлке. Если бы подвывающий Ципинь не прятался за хохочущих бородатых лоча, как он выговаривал самоназвание русских, пришлось бы ему худо. Амурцы постоянно посматривали, не отстал ли маньчжур от своих защитников, чтобы отвесить ему лишний пинок. Спецназовцы же, подмяв под себя округу и выбрав нового старосту посёлка из числа охотников, по весне заставили амурцев из нескольких поселений начинать подготовку к строительству острога и причала на Амуре. Была установлена и норма ясака – половинная от маньчжурского варианта.